Почти англiйскiй анекдотъ.

«Джонни, почему ты не ѣшь путингъ, развѣ ты не любишь его?» — «Люблю, бабушка, но не настолько, чтобъ его ѣсть».

(no subject)

Эту запись Квакля я прочелъ не безъ удивленiя: сколько жъ у нея жизней? По сему поводу родился такой вопросъ къ френдамъ.
Читаете ли вы современную литературу? Если да, то какую долю въ вашемъ чтенiи оно составляетъ? И чѣмъ вы руководствуетесь при этомъ — желанiемъ найти въ литературѣ отраженiе современныхъ общественныхъ проблемъ и интеллектуальныхъ интересовъ, близостью языка, чужими сужденiями или еще чѣмъ-то?
О себѣ: мнѣ и въ голову не можетъ прiйти читать современную прозу, но стихи, если они написаны, какъ писали въ серединѣ XIX в. и раньше, я прочитать въ состоянiи.

(no subject)

Этотъ мемуарный фрагментъ мнѣ пока не попадался.
Русское чтенiе. Отечественные историческiе памятники XVIII и XIX столѣтiя издаваемые Сергѣемъ Глинкою. Часть II. Духъ вѣка Екатерины II. Санктпетербургь 1845. 281–282.
А какъ вновь откликнулась его лира, вотъ что мнѣ разсказывалъ М. М. Херасковъ: «И. И. Шуваловъ, ожидая скораго возвращенiя Елислветы изъ Москвы, 1742 года, пригласилъ къ себѣ Ломоносова и спросилъ: «Будетъ ли у васъ Ода на прiѣздъ Императрицы?» — «Ода!» возразилъ Ломоносовъ. «Мнѣ и на мысль не приходили оды съ тѣхъ поръ, какъ Тредьлковскiй изъ рабскаго подобострастiя къ Бирону, сперва ему прохрипѣлъ какую-то Оду а потомъ, по его же повелѣнiю, накропалъ другую на восшествiе на престолъ малолѣтнаго Iоанна. И чтобъ этимъ рифмамъ дать ходъ, означилъ подъ ними мое имя. Эта нелѣпая клевета такъ меня поразила, что я отрекся навсегда отъ одъ». — «Стало быть, Михаило Васильевичь, вы не любите Елисаветы». — «Что вы говорите?» воскликнулъ Ломоносовъ. «Я не люблю Елислветы, Дочери Петра Великаго и Ангела Россiи!» Тутъ въ восторгѣ вдохновенiя схватилъ онъ перо и написалъ три строфы:
Какой прiятный зефиръ вѣетъ
И нову силу въ чувства льетъ!
Какая красота яснѣетъ
Что всѣхъ умы къ себя влечетъ?
Мы славу Дщери зримъ Петровой,
Зарей торжествъ свѣтящу новой,
Чѣмъ ближе та сiяеть къ намъ
Мрачнѣе нощь грозить врагамъ, |
Брега Невы руками плещутъ,
Брега Балтiйскихъ водъ трепещутъ» и т. д.
«Моя Россiяда», продолжалъ Херасковъ, «доставила мнѣ листокъ, на которомъ безсмертный Ломоносовъ написалъ эти три строфы. Окончивъ мою поэму я препроводилъ ее къ И. И. Шувалову и получилъ отъ него слѣдующiй отвѣтъ: «Съ удовольствiемъ и съ жадностiю прочиталъ я Россiяду. Чѣмъ васъ за нее благодарить? Препровождаю къ вамъ начало первой Оды въ царствованiе Елисаветы, собственной руки Ломоносова. Этой драгоцѣнности приличнѣе всего быть въ вашихъ рукахъ. Я люблю музъ, а музы васъ любятъ».
Такъ говорилъ мнѣ Херасковъ въ исходѣ Ноября 1806 года и примолвилъ: «Теперь я упоминаю о моей Россiядѣ, а она какъ будто и не моя. Я люблю И. И. Дмитрiева и произведенiя его пера; но мнѣ странно было слышать, что поэму мою ставятъ на ряду съ его Голубкомъ».