Мнѣ можно было бы, конечно, спрятаться за Гаспарова — филологъ не оцѣнщикъ, а тамъ, гдѣ онъ оцѣнщикъ, онъ такой же читатель, какъ любой артиллерiйскiй прапорщикъ. Но дѣло, разумѣется, не въ этомъ. Сiятельный графоманъ — не Вергилiй и не Данте. Онъ стоитъ на вѣтру, я бы даже сказалъ, на сквознякѣ эпохъ, и подлежитъ переоцѣнкѣ. Разумѣется, роль экспортнаго варiанта âme Slave mystérieuse за нимъ сохранится, но читать его не будутъ — эстетика художественной прозы будетъ безпощадна къ четырехтомнымъ кирпичамъ. Слава Богу, «АК» и «В» невозможны для школы по вполнѣ понятнымъ соображенiямъ, а «ВМ» не удержится — читать его немыслимо уже въ силу объема. Такъ что если мощность голосовъ противъ Т. достигнетъ критическаго уровня, рангъ школьнаго автора перваго ранга онъ можетъ утратить — останется какими-нибудь разсказиками, а здѣсь онъ проигрываетъ многимъ. Мнѣ, собственно, все равно. Для меня русская литература пережила выдающiйся расцвѣтъ отъ Ломоносова до Гоголя, и что съ нею происходило и будетъ происходить послѣ, уже не слишкомъ интересно. Но если бъ я не былъ равнодушенъ къ судьбамъ отечественной словесности, противъ Т. и его статуса какъ школьнаго автора я бы боролся очень активно. Это о Т. А обо мнѣ… да кого могутъ волновать я и моя филологическая репутацiя?
no subject
Сiятельный графоманъ — не Вергилiй и не Данте. Онъ стоитъ на вѣтру, я бы даже сказалъ, на сквознякѣ эпохъ, и подлежитъ переоцѣнкѣ. Разумѣется, роль экспортнаго варiанта âme Slave mystérieuse за нимъ сохранится, но читать его не будутъ — эстетика художественной прозы будетъ безпощадна къ четырехтомнымъ кирпичамъ. Слава Богу, «АК» и «В» невозможны для школы по вполнѣ понятнымъ соображенiямъ, а «ВМ» не удержится — читать его немыслимо уже въ силу объема. Такъ что если мощность голосовъ противъ Т. достигнетъ критическаго уровня, рангъ школьнаго автора перваго ранга онъ можетъ утратить — останется какими-нибудь разсказиками, а здѣсь онъ проигрываетъ многимъ.
Мнѣ, собственно, все равно. Для меня русская литература пережила выдающiйся расцвѣтъ отъ Ломоносова до Гоголя, и что съ нею происходило и будетъ происходить послѣ, уже не слишкомъ интересно. Но если бъ я не былъ равнодушенъ къ судьбамъ отечественной словесности, противъ Т. и его статуса какъ школьнаго автора я бы боролся очень активно.
Это о Т. А обо мнѣ… да кого могутъ волновать я и моя филологическая репутацiя?